12% всех самолетов и 10% всех танков в Красной Армии было доставлено союзниками. Но если большая часть танков и самолетов все-таки производилась в СССР (хоть и из ввозимого союзниками сырья), то один вид техники союзники поставляли полностью — автомобильный транспорт. США поставили в СССР 52 000 джипов и 375 000 грузовиков. Никаких указаний на производство Советским Союзом во время войны собственных грузовиков и автомобилей в исторической литературе нет. Без американских грузовиков и монгольских лошадей Красная Армия оказалась бы полностью парализованной.
Масштабы союзнической помощи окажутся еще большими, если учесть, что примерно 15% всех грузов, отправленных из США и Великобритании в СССР, уничтожалось немцами до прибытия к месту назначения. Наибольшие потери были в марте—апреле 1942 года, когда немецкой авиацией и подводными лодками была потоплена четверть всех судов, следовавших северным маршрутом. В результате из посланных в 1942 году в СССР 2505 самолетов доставлено было лишь 1550—1650. Советские историки сделали из этого лишь тот вывод, что потери при перевозках не могут «оправдать систематического недовыполнения союзниками поставок в СССР» (История социалистической экономики СССР. Т. 5, Москва, 1978, с. 545). Даже тут виноватыми оказались союзники!
Зная об этом, можно определить не только просчеты Гитлера, но и ошибки Сталина. С точки зрения соревнования систем, советская система, конечно же, доказала свою полную несостоятельность. Несмотря на все предпринятые усилия как в период 1939—1941 годов, так и после германского нападения, советская промышленность не смогла оправиться от потерь, понесенных в первые месяцы советско-германской войны. Очевидно, что война с Германией, к которой готовилось советское правительство по крайней мере с 19 августа 1939 года, не была бы выиграна без экономической помощи союзников и, главное, без военной интервенции США. В этом смысле приходится сделать заключение об экономической слабости советской системы в сравнении с германской.
Для изучения проблематики начального периода Второй мировой войны В. Суворов сделал больше, чем вся советская и западная историографии. Он нашел ответы на очень многие, мучившие нас десятилетиями вопросы. Он очень многое объяснил, и объяснил, безусловно, правильно. Заслуга его неоценима. И я все время ловлю себя на желании осыпать автора похвалами. Но именно потому, что В. Суворов поставил перед собой задачу перевернуть историографию по проблеме начального периода Второй мировой войны, нужно остановиться и на том, что больше всего мешает любому серьезному читателю.
Первое и, думаю, самое главное — это отсутствие ссылок на источники. По правилам жанра — а книги В. Суворова написаны в жанре исторического труда — ссылки эти необходимы. Между тем они даются очень выборочно. А их отсутствие для основного объема книг делает невозможным реализацию главной цели автора: убедить не только обычного читателя, но прежде всего историков в том, что внешнюю политику советского правительства, и в частности события 1941 года, нужно оценивать иначе.
Вторым очевидным минусом книг В. Суворова является их излишняя эмоциональность или, как мы бы сказали, их журналистский стиль. Именно потому, что книги В. Суворова исторические, а не журналистские, они должны были быть написаны иначе. В. Суворову и его книгам предстоит сформировать взгляды новых поколений историков на затронутые им темы. А для этого нужен спокойный и уверенный стиль нападающего, а не бесчисленное отстреливание в обороне от необъятной советской историографии по проблематике Второй мировой войны.
В заключение несколько слов о еще одной дате, установленной В. Суворовым: 6 июля 1941 года, «дне-М». Приводимые автором аргументы в пользу этой даты очень серьезны. И все-таки здесь нам, видимо, не обойтись без дополнительной информации, которой пока нет. Может быть, нам помогут недоступные сейчас архивы. Может быть, станут известны протоколы заседания Политбюро 21 июня 1941 года. Как историк я склонен считать, что В. Суворов прав. Если окажется, что «день-М» был назначен на 13 или 20 июля, это, в конце концов, не так уж будет важно. В. Суворов открыл для нас целый пласт нашей истории. В этом его величайшая заслуга. По его стопам, я уверен, пойдут теперь другие — поправляя, дополняя и уточняя. Они будут вторыми, третьими... десятыми. Виктор Суворов был первым.
Юрий Фельштинский
Десять лет спустя.
Десять лет назад редакция «Русской мысли» проявила поистине мужество, начав публикацию серии статей Виктора Суворова, ставшего затем постоянным автором газеты. Изменение сложившегося мировоззрения — процесс сложный и медленный. Исходные позиции Виктора Суворова были крайне сложны. Шансов на успех очень мало. Признанный сегодня всеми автор был не банальным историком, а невозвращенцем. Он взялся за тему опасную и в политическом, и в научном смысле. В вопросе о германском нападении на СССР 22 июня 1941 года, как казалось, давно уже были поставлены все точки над «i».
Тем величественнее заслуга Виктора Суворова сегодня — десять лет спустя.
Я бываю в последние годы часто в Москве. Был там и в те недели, когда вышло миллионное издание «Ледокола». Его продавали на каждом углу. Видимо, продали весь миллион, так как потом выходили и новые переиздания. В период, когда тиражи на исторические книги упали до предела, миллионный тираж для книги был не просто большим тиражом. Это было что-то за пределом сенсации.
Отдавая должное автору, «РМ» в одном из номеров дала целую серию материалов, посвященных В. Суворову. Кроме самого В. Суворова, шли сопроводительные хвалебные в адрес Суворова статьи М. Геллера и А. Горянина. Все это было очень приятно видеть и читать. Но по тем же причинам странной для меня оказалась публикация еще одного письма — В. Векслера («РМ», № 4081), дело не в том, что автор письма не согласен со взглядами и концепцией Суворова. В первом же абзаце В. Векслер признается, что не читал «Ледокола». По-видимому, не читал и «День-М». Если так, то вряд ли В, Векслеру стоило торопиться высказывать свое мнение в письме в «РМ». Это крайне некорректно и по отношению к В. Суворову, и по отношению к читателям «РМ».
Истина не определяется референдумом. Свобода слова не означает, что «РМ» должна печатать любые мнения. Точка зрения, высказываемая В. Векслером, давно известна. Более 50 лет нам только это и внушалось всей советской и зарубежной историографией. Чтобы опровергнуть Суворова, сегодня, как в лучшие сталинские годы, по заказу пишутся книги: против одного смелого человека, истинного историка, не побоявшегося пойти против течения, отказавшегося петь в общем хоре.
Уже одна любознательность должна была бы заставить критиков Суворова задуматься, вчитаться, вслушаться в то, что говорит и пишет этот человек — с необычной судьбой, с потрясающей интуицией, с незаурядной работоспособностью. Какую веру в правоту своего дела нужно иметь, чтобы в 1985 году в одиночку пробивать железобетонные головы советских историков — последнего вагона в эшелоне «перестройки». Будем справедливы: уже захлебывались в гласности политики и государственные деятели, журналисты и писатели. А историческая редакция «Политиздата» до 1990 года боялась публиковать Троцкого; сборник советско-германских документов о 1939—1941 годах, нелегально отпечатанный в Вильнюсе 100-тысячным тиражом еще в 1989 году, был запрещен к продаже в Москве (и вышел в «Московском рабочем» только через два года).
Мне неловко сегодня указывать даже названия многих тех книг, которые издавались советской историографией уже в «перестроечные» годы. Не будем поэтому рассчитывать на то, что закаленное племя поспешит перестроиться и в своем взгляде на описываемую В. Суворовым тему. Тем более, что для военного поколения это вопрос еще и эмоциональный; сложно принять почти невероятное: какой-то перебежчик без специального исторического образования, без выдаваемой ему за то зарплаты, двумя небольшими книжками, как фокусник, взял и переписал всю историю советско-германской войны 1941—1945 годов, в то время как тысячи и тысячи людей десятки лет, в СССР и за границей, изучали, исследовали этот вопрос и не увидели, что король-то — голый.